- Давай.
Джордж торопливо набрал домашний номер Ломана, но спешка не оправдалась: в ответ раздавались лишь громкие долгие гудки. Он повторил операцию, только на этот раз набрал номер сотового телефона дочери. Абонент по-прежнему был недоступен.
В этот момент распахнулась входная дверь и на пороге возникли две фигуры: высокий, решительный, но будто скованный чем-то Эйдриан Ломан и хрупкая Кристин, осторожно держащаяся за его согнутую в локте руку и инстинктивно старающаяся спрятаться за его широкой спиной. Лицо бледное, и только на щеках лихорадочно горят два ярких пятна.
- О, чудесно, а мы как раз о вас вспоминали. - Вивьен улыбнулась.
Джордж встал и поздоровался с Эйдрианом за руку. Вряд ли он отметил, как холодны пальцы Эйдриана. Взгляд Джорджа, брошенный на дочь, смягчился: значит, Кристин и вправду весь день проторчала у старого друга семьи. Он чмокнул ее в лоб.
- Ну что, Кристи, Эд тебе милее нас всех? Едва приехала - сразу к нему…
- Что ты, пап. - Кристин постаралась придать бодрости своему голосу. - Ты же все равно весь день на работе, но теперь-то мы увиделись…
- И нам есть о чем поговорить, - веско сказал Эйдриан.
Услышав эти слова, Брайан поспешил покинуть свою комнату и спустился вниз. Он устроился на подлокотнике кресла, в которое села сестра.
Началось…
- Джордж, пойдем в твой кабинет. - Эйдриан здраво рассудил, что лучше вести «битву» со старым приятелем один на один, чем когда рядом Вивьен.
Кристин стиснула пальцы так, что костяшки их побелели. Господи, ну пожалуйста, помоги мне… нам… Эйдриану! Я не могу больше выносить этого напряжения.
Вивьен с любопытством посмотрела на нее. О, кажется, она не все до конца понимает…
- Ой, Брайан, - с легкой запинкой, которая не укрылась от внимания Вивьен, начала Кристин, - ты обещал взглянуть, что с моим компьютером, помнишь?
- Угу, пойдем прямо сейчас, а то мне нужно будет уехать… - Брайан подал сестре руку и увел наверх.
Сбежали, трусливые дети, подумала Вивьен. Ладно, а я останусь. И не такая уж в кабинете хорошая звукоизоляция…
Болезненно-желтый электрический свет залил кабинет. Эйдриана всегда удивляло, что в этом помещении не бывает рабочего беспорядка. Всегда все педантично и аккуратно разложено по местам. Творческую натуру журналиста ставила в тупик такая обстановка и вопрос: как в ней можно работать? Сейчас, впрочем, эти мысли скользнули где-то по краю сознания. Эйдриану было невыносимо тяжело. Подтверждение того, что Кристин теперь навсегда связана с Джейком узами, крепче которых нет, буквально убило его. Эйдриан ощущал себя душой, по странной и жестокой прихоти богов оставленной в мертвом теле, потерявшей связь с ним, смысл пребывания здесь, но не имеющей возможности уйти. Казалось, что он действует сейчас, как один из тех воинов, которые, получив многочисленные раны, продолжают сражаться и, лишь выполнив долг до конца, падают замертво. Он должен поддержать Кристин. Остальное сейчас не имеет значения.
Вивьен сидела в кресле, не выпуская из рук журнала, и напряженно прислушивалась. Впрочем, никаких усилий не потребовалось, чтобы услышать раздавшийся в кабинете вопль Джорджа:
- Что-о?!. Да я его убью! Подонок!…
Звон чего-то разбитого - ага, хрустальная пепельница. Что ж, Вивьен она никогда не нравилась…
- Дрянь! Как они посмели?!
Интересно, что «посмели»? Вивьен отложила журнал и принялась задумчиво накручивать на палец прядь волос.
Джордж Макферсон сидел в кресле, обхватив голову руками. Он трясся от гнева и ужаса. Позор, боже, какой позор! Его дочь собирается рожать от какого-то ублюдка! Ну уж нет, не бывать этому! Но… Что он несет?! Это же его внук или внучка, он должен жить…
- Слушай меня, Эйдриан, очень внимательно. Это мое последнее слово. Пускай рожает. Но этот оборванец никогда не войдет в семью Макферсон! Ребенок, в жилах которого течет моя кровь, не будет знать такого отца. Я сам воспитаю его.
У Эйдриана упало сердце. Он знал Джорджа и знал, что сказанное им - приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Кристин, положив голову на плечо брата, горько плакала. Крики отца были слышны даже в ее комнате. Брайан ни о чем не спрашивал.
Солнечный лучик, случайно прокравшийся сквозь щель в, оказывается, недостаточно опущенные жалюзи, отразился в прозрачной жидкости в бутылке джина, и теперь на потолке прыгал туда-сюда какой-то аморфный, как медуза, блик. Эйдриан сделал еще один глоток, поставил бутылку на пол, и блик снова зашевелился, совсем как живой солнечный зайчик. Смотреть на яркое и не в меру подвижное пятно было больно. Эйдриан поморщился и попытался перевернуться на бок, чтобы не скакал перед глазами этот чертов зайчик, но голова отозвалась глухой и жестокой болью. Он чертыхнулся. Ругательство, произнесенное сквозь зубы, прозвучало на удивление громко и немилосердно наполнило череп гулким шумом.
Пошевелиться нельзя. Говорить нельзя. Вот это жизнь. До чего ты дошел, Эд? Слабак. Тряпка. А чего же ты ждал, а? Что Принцесса потеряет рассудок и упадет в твои объятия? Ты больной, это хотя бы тебе понятно? Девочка считает тебя почти что отцом, а ты не смог с этим справиться?! Какая же ты скотина, Ломан. Несчастная пьяная свинья. Да, вот именно, не-счаст-на-я. И зачем, скажи на милость, ты ей такой сдался?
Мгновения покоя не принесли облегчения, потому что где-то совсем рядом раздался омерзительный вопль телефона. В нынешнем состоянии Эйдриан не мог адекватно воспринимать даже привычную короткую звонкую трель. Он поморщился. «Вопль» повторился. Кажется, единственный способ поскорее заставить эту адскую машину умолкнуть - это ответить на звонок. Нет, конечно, вполне вероятно, что существовали и другие. Просто Эйдриан был не в состоянии до них додуматься.